Год назад Джонни дал это интервью, но актуальности оно практически не потеряло и читается с большим удовольствием и теперь. 
Цельная личность.У него было неблагополучное детство, мятежная юность и молодость, полная противоречий. Он хотел стать рок-музыкантом, а стал актером. Мог бы играть любовников, а играет фриков. Встреча с Джонни Деппом, чья личная вселенная пережила не один Большой взрыв.
Человек, который научился стрелять в шесть лет, начал играть на гитаре рок в 11, курить в 12, попробовал марихуану в 12 с половиной, потерял девственность в 13, показал учителю мягкое место в 14, вылетел из школы в 15, в порыве агрессии разгромил однажды гостиничный номер, выпил «тысячу мегалитров» виски, дрался с папарацци, обвинялся в продаже наркотиков, владел ночным клубом с сомнительной репутацией, имеет 12 татуировок, а потому называет свое тело «живым журналом»... Этот человек передо мной и представляет собой воплощенное спокойствие, радушие и полное приятие мира. Я явно имею дело с «человеком плато», в том смысле, о котором говорит он сам: «Когда долго карабкаешься, обязательно выйдешь на плато». Джонни Депп сейчас на плато - он довольно высоко, и ему открывается вид как на низменность, так и на небо. Но в нем нет никакого высокомерия. Мне, может быть, и хотелось бы смотреть на него снизу вверх - в конце концов, он звезда, но Депп не выносит подобного обращения. Он явно смущается, он стеснительный человек. И деликатный. Но хотел бы перейти со мной на «ты», ведь мы говорим о довольно личных вещах, о его личном опыте, тут нужна доверительность, и Депп сожалеет, что в английском нет «ты», потому что теперь, когда он «полжизни проводит по-французски», почувствовал «волшебную разницу» между «ты» и «вы». Он и вообще думает, что стал на «ты» с миром, и ему нравится эта фаза жизни, «когда тебе под полтинник, ты многое повидал, многое еще впереди, но ты уже знаешь, как с ним обращаться, хотя и не утратил еще способности изумляться».
читать дальшеУ него трогательные морщинки вокруг глаз, скрытых очками с голубыми стеклами в массивной оправе, и маленькие руки в кожаных браслетах-напульсниках - много-много ремешков. Он не образец идеального телосложения или мужской красоты. Он угловато, но мягко движется, совсем бесшумно; он не вошел в номер отеля, снятый для нашего интервью, а как-то втек в него, просочился. Его пластика лишена жестикуляции, а мимика сдержана. Вывернув карманы, он кладет на журнальный столик между нами пачку коротких коричневых сигарилл и зажигалку. Это единственное решительное действие, которое он совершил за все время нашего разговора. Так и не закурил. Как и не поменял позы в кресле.
В его тихом голосе, в этих морщинках, в поведении, будто специально выработанном, чтобы не привлекать внимания, в интонационном «ты», обволакивающем произносимое «вы», есть большее - значимость. Сразу понятно: Джонни Депп - значительная фигура. Хотя и не идеальная.
— Многие видят в вас нонконформиста, бунтаря, человека с норовом - из-за ваших браслетов, шляп, татуировок, маек с многозначительными надписями... И при этом очевидно, что едва ли не главное из ваших качеств - верность: вы 20 лет дружили с Хантером Томпсоном, 20 лет снимаетесь у Тима Бёртона, 12 лет сохраняете отношения с одной женщиной... Чего в вас больше - норова или терпимости?
— Внутри меня нет конкуренции. И я не сказал бы, что верен кому-то или чему-то. Я верен себе.
— Но чтобы быть верным себе, надо знать себя и свои желания.
— Можете мне не верить, но у меня никогда не было такого рода проблем.
— Но многие помнят, как вы крушили номера в отелях и рассказывали о том, что были так называемым трудным подростком, - у подобных вещей есть причины и следствия.
— Это и правда, и неправда одновременно. У меня действительно было непростое детство. И отношения с братом - он на 10 лет старше - и сестрами у меня были ближе, чем с родителями. Кристи, старшая сестра, вообще мой самый близкий друг всю жизнь - ассистент, советчик, агент, кто угодно... Родители воевали друг с другом. Мы жили в маленьких домах, а шепотом никто не ссорился. Они воевали - иногда до крови. Они остались вместе ради детей, а не должны были. Когда они наконец разошлись - мне тогда было 15 - всем было ясно: это лучшее, что они могли сделать для семьи. А пока они жили вместе... Мы бесконечно переезжали, за 15 лет сменили 20 мест жительства, жили вшестером в крошечных домиках. Помню, однажды школьный приятель пригласил меня домой, и его мама предложила мне остаться на ужин. Я был потрясен: вся семья собралась за столом, брат приятеля, сестра, мама-папа... И сначала все ели салат... Волшебное название - романо... Вилки лежали слева от тарелки, ножи справа - у нас такого никогда не было. У нас ели принесенное из KFC или «Макдоналдса». И все в разное время, семьей за столом никому в голову не приходило собираться... В общем, жизнь нашей семьи была довольно-таки адской - и в бытовом отношении, и в смысле того, что нам приходилось постоянно чувствовать, насколько родители не выносили друг друга. И при этом они совсем неплохие люди. Мои родители растили четверых детей в довольно сложных условиях и любили нас. Но они пошли на поводу условности - все ради сохранения «полной семьи». Что оказалось пыткой для тех, ради кого они, казалось бы, вовремя не расстались. Следовать условностям, тому, что навязано извне, - ошибка, я убежден. И тогда так считал. А потому считался «трудным» подростком. Сам-то я о себе так не думал. У меня всегда была довольно высокая самооценка, я был абсолютно уверен в себе.
— Что вам придавало такую уверенность в себе?
— Наша семья... она была не просто неблагополучной, а глубоко больной. Из таких семей и выходят, между прочим, серийные убийцы. Я хочу сказать - все провоцировало на крайность. Моя крайность была - отстаивать то, каков я есть. Бороться за собственную индивидуальность. А потом появилась гитара. Мама подарила мне гитару за 25 долларов, когда мне было лет одиннадцать. Это была любовь с первого взгляда, страсть. Меня интересовала только музыка. Знаете, я вообще не помню переходного возраста, не помню конфликтов, ссор, бунта гормонов. Помню, что я тогда слушал, что играл, как пальцы до суставов стер, пытаясь играть на гитаре Перголези, придурок. Ничто не имело большего смысла, чем музыка. Эта история с учительницей, которой я зад показал, - я не вижу тут ничего исключительного. Даже особенно скандального, хотя после нее мне в школе дали понять, что я свободен наутро в нее не вернуться. Собственно, так я и поступил... Она просто все пыталась меня к ногтю, к ногтю... Зачем-то ей это было нужно - чтобы я стал послушным зверьком, чтобы я был как все. А я всегда подозревал, что быть не как все - нормально. Быть другим - не криминал. Школа была постоянным испытанием, если не пыткой. И я бросил ее. Ничего особенного, просто я иначе видел свой путь.
— Что помогает вам двигаться по нему, не сворачивать со своего пути?
— Я не могу быть... чужим продуктом. Я не могу стать результатом усилий других. После сериала «Джамп-стрит»... сколько мне тогда было... да, 27. Так вот, сериал имел огромный успех, я стал чем-то вроде тинейджерской иконы. И на мой счет начали строить планы - агенты, продюсеры, журналисты, даже зрители. Но я не был намерен становиться брендом, продавать этот модный фасон - Джонни Депп из «Джамп-стрит». Я всех послал - без грубостей, внутри себя, но окончательно. И начал искать другую роль. Тогда я и снялся сначала у Джона Уотерса в хулиганской «Плаксе», а потом наконец у Тима Бёртона. В роли чудища, а не гламурного юноши с коком. Бледного, худосочного, лохматого парня искусственного происхождения, в шрамах. И с ножницами вместо рук.
— Вам не было страшно - отказаться от верной карьеры?
— Да, я помню это чувство - входишь в ресторан, и все на тебя смотрят. Но это ладно. Что действительно меня доконало - я видел, как работает эта машина по перемалыванию меня в фарш популярного актера. Я видел, как закрутился маховик. Как я окажусь сначала на коробке для школьного завтрака, потом на термосе, а потом на обложке тетрадки... И я взорвал этот асфальтовый каток! Меня не пугала никакая работа - ни в ресторанном варьете, ни клоуном в «Макдоналдсе». Лишь бы не под каток. Я не собираюсь быть чьим-то произведением и соответствовать чьим-то ожиданиям. У меня есть свои. И поэтому никогда не интересуюсь, скажем, бокс-офисом фильмов, в которых снялся. Можно сказать, я сделал карьеру на провалах. В том смысле, что я немало играл в кассово провальных фильмах. Но я не бизнесмен, не интересуюсь экономикой голливудской индустрии. Я не для кассы снимаюсь. Да и потом, не люблю я, когда жизнь дает мне понять, что готовится загнать меня в угол. В эти-то моменты я и начинаю попу показывать, номера крушить, камнями кидаться...
— Кидаться камнями?
— Да это мама... Меня травили в младших классах. И затравили бы. Если бы мама не сказала мне однажды: «Знаешь, Джонни, под ногами всегда есть камень. Так если травят, просто подними и брось. Целься в глаз подонкам». И я тогда подумал: ну правда же - под ногами всегда есть камень. Мама знала, о чем говорит: она всю жизнь проработала официанткой в закусочных. Но с самых первых моих настоящих заработков уже не работала.
— Вы были близки с матерью?
— Ну... когда родители разошлись, я выбрал ее. Остался с ней. Она непростой человек. Когда я получил первую роль в кино, у меня было что-то вроде эйфории. Чем я только до этого не занимался - разнорабочим был, парковщиком, автозаправщиком... И всегда был рад любым деньгам - было бы чем платить за квартиру. В неделю зарабатывал 25 долларов, а тут сразу 1200! Позвонил маме. Говорю: «Мама, я получил роль, буду сниматься в кино!» - А она: «Какого рода кино?» - без всякой эйфории. И пока я не убедил ее, что совсем не того рода, она не радовалась. У нее твердые принципы. Сила. Особая женская сила.
— Как вы это понимаете - женская сила?
— Элементарно. Тот, кто видел рождение своего ребенка, как видел я, уже никогда в ней не усомнится. Женщины сильнее нас. Для них не существует глупостей - только главное. Жизнь, дети, свобода. Они не видят смысла в вечной жизни - они продолжаются в детях, и этого достаточно. Они не завоеватели - им и так принадлежит мир, потому что они способны создать новую жизнь. И они легко жертвуют собой. Поэтому я теперь все больше отдаю долги.
— Кому и какие?
— Ванессе в первую очередь (Ванесса Паради - французская актриса и певица, гражданская жена Деппа. Прим. ред.). Эти 12 лет, что мы вместе, она отказывалась от ролей, от дисков - ради меня, моей карьеры, нашей семьи. Но когда встречаешь женщину, прекрасную женщину, которая так глубоко тебя понимает... в какой-то момент говоришь: хватит. Хватит принимать ее подарки. Понимаете, встреча с Ванессой изменила мою жизнь кардинально. Не скажу, что изменила меня... Но нет, все-таки изменила - я и не думал, что встречу женщину, которая будет меня так понимать... В общем, надеюсь, что теперь Ванесса займется тем, что сочтет нужным, - запишет новый диск, сыграет в фильмах. Меня совсем не смущает роль «папа всегда дома». Я теперь стараюсь быть дома как можно больше. Пусть Ванесса почувствует свободу выбора - своего личного, не связанного с нуждами семьи.
— Как вы встретились? Как начинаются такие отношения - прочные, гармоничные?
— Обычное дело. Мы познакомились давно, в 93-м. Я помню это ощущение - ух. Ну, было и прошло. Секунда. А потом в Париже я снимался в «Девятых вратах» у Полански. Сидел в лобби отеля за компьютером, ловил мейлы. И вдруг увидел в другом конце лобби немыслимую спину. Женщину в платье с открытой спиной. «Вау...» , - подумал я. Она вдруг оглянулась и посмотрела на меня. Я отвернулся, пошел к лифту. И опять эти глаза. «Вы помните меня?», - спросила она. И все. Я сразу понял: случилась большая беда. Конец, смерть всей прошлой жизни.
— На каком языке вы говорите с детьми?
— Я - на английском. Ванесса - на французском. Они билингвы. Но мы много времени проводим во Франции, и мне не хотелось, чтобы мои дети думали: папа идиот, не понимающий, о чем они говорят, когда говорят по-французски. Вот мне и пришлось заговорить на французском. С худшим на свете американским акцентом! Но теперь почти говорю. И когда спрашиваю у Лили-Роуз (его дочь - Прим. ред.), ужасно ли говорю, она всегда отвечает так нежно: «Ohhh, c’est très bien, papa...(«О, очень хорошо, папа...») Это музыка сфер!
— Вы признавались, что играли с ней в Барби...
— Иногда и сейчас играю. Нет, я согласен с феминистками, что это воспитание на ложном примере, что у живой женщины не может быть ни таких ног, ни вообще такой фигуры, и что это воспитание будущих анорексичек. Но люди, это же просто кукла! Правда, я-то играю корыстно: я выдумываю роль. Того персонажа, которого мне предстоит сыграть. Ставлю Барби в разные ситуации, чтобы понять, как она в них поступит. Готовясь к «Туристу», я много играл в Барби. Лили-Роуз даже умоляла переключиться на другие игры!
— Дети смотрят ваши фильмы?
— Они - да. А я никогда не смотрю и компанию им не составляю. В день окончания озвучания моя работа закончена. Я не очень люблю видеть себя на экране - чего я там не видел? А дети да, смотрят.
— И кто из ваших героев им нравится больше - наверное, капитан Джек из «Пиратов Карибского моря»?
— Совсем нет. Они любят Эдварда Рукиножницы.
— Но ведь это очень печальный персонаж...
— Трагический. Это-то и здорово, что именно его они любят. Он такой одинокий, безысходно... А они жалеют его, сочувствуют. Чему еще мы можем научить своих детей, как не чувствовать по-настоящему, глубоко? По-моему, главное - научить именно этому. Остальное - просто образование.
— Какой вы отец, как бы вы себя в этой роли охарактеризовали?
— Понимаете, семья... Они главное для меня. Неожиданный подарок, немыслимый выигрыш в лотерею. Спасательный круг. Спасительное убежище. Я никогда не надеялся иметь все это. И поэтому теперь... можно сказать, я живу в страхе. Постоянная тревога: ну не может быть, чтобы у меня все это было! Мой брат был прав. Когда я сказал ему, что Ванесса беременна, он дежурно так, буднично сказал: «Поздравляю. Ты больше никогда не будешь спать так же беззаботно, как прежде. У тебя не будет ни одного спокойного дня. Но оно стоит того». Это правда. Оно стоит того... Лили-Роуз родилась, и мне дали ее подержать. Ей было три часа от роду, она засыпала. Я держал ее и... ну, очень остро почувствовал: никогда ни одно человеческое существо не будет мне ближе. И я никому не буду ближе. Так и было, пока не родился Джек... Ох, я страшно боялся второго ребенка. Как я смогу любить его так же, как Лили-Роуз? А вдруг буду любить меньше? Но когда он родился, сомнений уже не было. Любовь - странное дело. Она не бывает ни меньше, ни больше. Знаете, мне было уже к сорока, когда я сделал первое в своей жизни безусловно правильное финансовое вложение. Купил дом на юге Франции для нас с Ванессой и Лили-Роуз - тогда у нас она была еще одна. И знаете, это было впервые в моей жизни, когда я на съемках говорил: «Мне надо позвонить домой», - я имел в виду буквально - домой. Туда, где правда мой дом...
— И все же вы с Ванессой не собираетесь закрепить брак официально...
— Моя бабушка говорила: «Не чини что не сломалось».
— Как осторожно - вам больше не по вкусу решительные поступки?
— Конечно, я больше не бунтую. Бунтарь может быть только бывшим, если в его жизни есть некто, кто говорит: «Ohhh, c’est très bien, papa...»
Отсюда
-
-
28.03.2012 в 20:38офиительное интервью!! сама люблю его безумно
-
-
29.03.2012 в 09:03-
-
31.03.2012 в 00:26koshatko, пожалуйста)) Честно говоря, я почти ничего не читала из это интервью - это второе, максимум - третье. Какие-то тв-интервью я слушала на ю-тубе, но на слух, конечно, все с первого раза я не улавливаю. Вот где, кстати, приятно и интересно тренировать свой инглиш!
-
-
31.03.2012 в 09:50Еще очень приятно фильмы на инглише смотреть, совсем по другому я стала Джонни воспринимать, когда смотрю без озвучки!!
-
-
03.04.2012 в 14:29Казалось, я не могу уже уважать его ещё больше.. а нет, могу )
Любовь - странное дело. Она не бывает ни меньше, ни больше.
-
-
03.04.2012 в 17:05-
-
03.04.2012 в 17:10Люди, которые многому научились, им есть, чем поделиться с другими, но при этом они ведут себя вот так не заносчиво и скромно, я думаю, всегда вызывают такое чувство уважения.
-
-
03.04.2012 в 19:13-
-
06.04.2012 в 12:20-
-
07.04.2012 в 06:58